Узнать о маленьком Эрмитаже, газетных опечатках начала XX века и есенинских ссорах удалось на экскурсии с краеведом Алексеем Ерофеевым.
Едем на троллейбусе по Литейному мосту. Через головы людей стараюсь выцепить взглядом петербургский пейзаж. Он привычен, но притягивает, как в первый раз. Черно-белые цвета вперемешку с тусклой сепией зданий. На Неву свалился густой непроглядный туман. Единственным ориентиром стал Троицкий мост. Да и он почти потерялся. Окна заволокла неприятная мартовская изморось.
Взгляд останавливается на нашем экскурсоводе. «Где же я его видела?..», – проносится в голове.
Песочный маленький Эрмитаж
Выходим на пересечении Литейного проспекта и улицы Чайковского. Путь наш лежит к особняку статс-дамы Елизаветы Бутурлиной. Этот дом построен во второй половине XIX века. В нем располагалось австро-венгерское посольство. В первые дни Первой Мировой войны разъяренная толпа закидала его камнями и подожгла.
Здание значилось как доходный дом. В 1868 году здесь снимала комнату семья Ковалевских. Софья Ковалевская – первая в мире женщина, которая стала профессором математики.
Когда мы подошли к особняку, я удивилась. Казалось, что я никогда раньше не видела этот дом, хотя часто тут гуляла.
– Когда смотришь на это здание, складывается ощущение, что это времена Растрелли. Но это архитектор Гаральд Эрнестович Боссе. Если вы где-то встретите аббревиатуру Ю. А. Боссе, знайте, что это тот же самый человек. Юлий Андреевич. Почему так? Непонятно. Но многие иностранцы, которые приезжали работать в Россию, приобретали русские имена. Например, Доменико Трезини звали здесь Андрей Трезин. Бартоломео Растрелли – Варфоломей Варфоломеевич. Они могли оставить свои имена, но русские к этому не приспосабливались. Но вот почему Гаральд стал Юлием, этого никто объяснить не может.
Пока Алексей рассказывает об этом, я стараюсь зацепиться взглядом за что-то одно. Сделать это очень сложно, потому что фасад особняка богат на детали. По центру длинный балкон с резной решеткой. Внизу небольшая открытая терраса. По краям два ризалита – это часть здания, которая выступает за основную линию фасада. Окна обрамляют наличники в виде круглой рамки. На ней цветы, а в центре – амур с совой в руках. Это лишь малая часть убранства здания. Что-то не сохранилось, но дом по-прежнему выглядит как шедевр елизаветинского барокко.
Во времена Великой Отечественной войны в здание попала бомба. Фасад был практически уничтожен. После войны его отстроили практически заново.
– Рядом со входом висит памятная доска Емельяну Лагуткину. В годы Великой Отечественной войны он возглавлял местную противовоздушную оборону (МПВО). В эту МПВО входили девочки 17–20 лет, – рассказывает Алексей. – Они обслуживали зенитные орудия. Главной задачей «зенитчиц» было помешать вражеской авиации бомбить Ленинград. Вот, было такое интересное подразделение. У них был даже свой хор. Они выступали с концертами и танцами. А командовал ими как раз Емельян Лагуткин, который тут жил.
Кто-то рядом задает интересующий всех вопрос: «Что же там сейчас?»:
– Это жилой дом. К слову, о том, стоит ли возвращать зданию историческую окраску. Когда Боссе строил этот дом, он был такого же песочного цвета. Кто видел особняк пару лет назад, помнит, что он был как Зимний дворец – зеленого цвета с белыми колоннами. Тогда этот дом смотрелся гораздо красивее; был ярким пятном. Сегодня все детали одинаковые, но в исторической расцветке. Нужно ли было возвращать? Не знаю. Жители были категорически против. Они выходили сюда с митингами и криками: «Не надо нам этой раскраски! Мы хотим жить в зеленом доме с белыми колоннами». Теперь живут вот так. Конечно, мы все привыкнем, но красота теряется.
Зимний Дворец в 1917 году был темно-кровяного цвета. И колонны были тоже красные. А когда его только построили, он тоже был песочного цвета с белыми колоннами. Это тоже к вопросу: нужно ли оставлять привычный зеленый цвет или вернуть исторический облик? Для эпохи барокко такие цвета были основными, а особняк – как раз стилизация под тот архитектурный стиль.
«Точно, это же тот самый маленький Эрмитаж!» – думаю я. Раньше, когда гуляла здесь, всегда обращала внимание на это здание. Теперь же, действительно, его совсем не узнать. Все детали слились воедино.
Был на женщин и зелие падкий
Заворачиваем на Гагаринскую. На пересечении с набережной Кутузова стоит дом под номером один – дом Александра Елисеева. История этого здания начинается еще в XVIII веке. Оно было построено по проекту неизвестного архитектора для генерала Ивана Меллер-Закомельского.
В XIX веке особняк приобрел граф Александр Кушелев-Безбородко. За время его жизни дом несколько раз перестраивался: поменяли интерьеры, изменили отделку, частично надстроили.
В 1892 году особняк перешел своему последнему хозяину – Александру Елисееву. Его квартира располагалась в бельэтаже (второй, после цокольного, этаж). Она состояла из 23 комнат: спальни, кабинеты, столовая, биллиардная и гостиные. Остальные квартиры сдавались внаем. Одна из них стала местом удивительной истории с участием Сергея Есенина:
– В этом доме, в 12 квартире жили мои дедушка с бабушкой. Дед – Александр Сахаров – работал издателем и возглавлял какой-то большой отдел по печати. Они дружили с Сергеем Есениным. Он часто у них останавливался. Их квартира занимала где-то 10-12 комнат в сторону Невы. – с воодушевлением рассказывает наш экскурсовод. – Комната, которую занимал поэт, выходила во двор. Когда я в 80-е годы туда приходил и спрашивал жильцов, они мне отвечали: «О, мы знаем! Есенин жил в этой комнате!». Здесь нет никаких памятных досок ему.
Продолжать прислушиваться к такой интересной истории через гул проезжающих машин мне не позволяет журналистская совесть. Решаю пробраться через толпу коллег поближе.
Продолжение рассказала начинается с вопроса экскурсовода:
– В 1924 году дедушка с Есениным поссорились. Как вы думаете, почему?
– Это связано с творчеством? – кто-то выкрикивает сзади.
– Нет, никоим образом.
– Может, стоял материальный вопрос? – спрашивает девушка рядом со мной.
– Нет. Он приезжал и спокойно жил. Во всех письмах есть: «живу на Гагаринской у Сашки Сахарка».
– Наверное, из-за любви какой-нибудь... – раздается за спиной тихий голос.
Алексей оживляется и бодро восклицает: «Уже близко! Очень!».
– У моей бабушки было еще две сестры: Оля и Лиза. Они вместе жили. Как раз бабушка Оля эту историю мне и рассказала. Вы же знаете эти донжуанские списки Пушкина и прочих. У Есенина то от одной был ребенок, то от другой. Как он сам писал: «Был на женщин и зелие падкий».
Бабушка Оля, как она сама говорила, была бледненькая, а Лиза румяная, вся такая кровь с молоком. И он начал к ней приставать. Когда дед об этом узнал, он ему сказал: «если ты у меня дома живешь, то не устраивай тут».
Есенин обиделся и снял посвящение деду со стихотворения «Русь уходящая». На «Руси советской» оставил. Если посмотрите, то увидите – «А. Сахарову». Есенин сказал, что жить у него больше не будет.
Потом они, конечно, помирились. Но жить он сюда больше не приезжал. – закончил Алексей.
Газетная путаница
Треть нашей экскурсии занимает прогулка в окрестностях улицы Чайковского. Мы уже собираемся идти дальше, как вдруг Алексей нас останавливает на перекрестке. Под завывания мартовского ветра нам удается узнать историю и этой улицы:
– До сих пор ходят легенды, что это не тот Чайковский. Слышали об этом? Так вот запомните: тот это Чайковский! Именно Петр Ильич.
Раньше улицы здесь были названы в честь некоторых революционных деятелей – Войнова, Каляева... Так, по мнению некоторых, не мог здесь композитор Петр Ильич Чайковский со своими «Пиковой Дамой» и «Евгением Онегиным» поместиться. Решили, что улица названа в честь народника Николая Чайковского.
Но дело в том, что от 6 октября 1923 года есть документ. В нем черным по белому написано: «улица Композитора Чайковского». Потом слово «композитор» выпало. Так со многими улицами было.
Экскурсовод рассказывает, что руку к этому приложила популярная тогда «Красная газета». Просто сделали опечатку. Вместо «Улица К. Чайковского» написали «Улица Н. Чайковского».
По словам Алексея, аналогичная история случилась с каналом Грибоедова. Он тоже оказался «не тем самым».
Был такой крупный инженер Константин Дмитриевич Грибоедов. Он занимался канализациями, очисткой воды в канале. Даже спасал канал Грибоедова, тогда Екатерининский. В начале XX столетия многие каналы хотели закопать и проложить проспекты. Константин Грибоедов как раз занимался защитой канала. Говорил, что нужно поставить фильтры и почистить воду.
Водная артерия носила название «Канал Писателя Грибоедова». Слово «писатель» потом тоже выпало. Сокращали до «Набережная К. Грибоедова». Но это не Константин Дмитриевич, а тот самый Александр Сергеевич Грибоедов.
***
После окончания экскурсии на улице вновь заморосило. Прячу закоченевшие руки в карман и вместе с подругой иду в кофейню. Мы пьем горячий чай и обсуждаем все, что сегодня узнали.
– Я вспомнила, где я видела нашего экскурсовода! – пролив немного чая на стол, я радостно воскликнула. – Это было зимой в Эрмитаже. На церемонии в честь дня Святого Георгия. Он еще попросил сфотографировать его в компании со знакомыми. И как же я сразу не догадалась...
